эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
мир, терпеливо разъясняет нам великую истину, состоящую в том, что ум и даже сердце – ничто.
а камень, согретый солнцем, или кипарис, к примеру, который кажется выше на фоне ясного неба, очерчивают единственный мир, где понятие «быть правым» обретает смысл, – природу без человека.
этот мир - уничтожает. он отрицает меня без гнева. а я, - смирившийся и побежденный, устремляюсь на поиски мудрости, которой подвластно все, – только бы слезы не застилали мне взор и только бы громкое рыдание поэзии, распирающее грудь, не заставило меня забыть о главном. я все еще могу дышать.
а камень, согретый солнцем, или кипарис, к примеру, который кажется выше на фоне ясного неба, очерчивают единственный мир, где понятие «быть правым» обретает смысл, – природу без человека.
этот мир - уничтожает. он отрицает меня без гнева. а я, - смирившийся и побежденный, устремляюсь на поиски мудрости, которой подвластно все, – только бы слезы не застилали мне взор и только бы громкое рыдание поэзии, распирающее грудь, не заставило меня забыть о главном. я все еще могу дышать.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
я смотрю на пейзаж, написанный год назад, и вспоминаю долгие прогулки по вечерам.
холмы на фоне моря. и ласковое солнце. белые соцветия шиповника, крупные, насыщенно-лиловые цветы.
возвращение в прошлое лето, где так ясно ощутимая сладость женской дружбы,
серьезные и улыбающиеся лица молодых женщин. улыбки, шутки, планы. игра начинается вновь.
и все стараются делають вид, будто подчиняются ее правилам, с улыбкой, принимая их за истину.
ни одной фальшивой ноты. я связан с миром каждым моим движением, с людьми – всей моей благодарностью. с вершины холмов видно, как после недавних дождей под лучами солнца над землей поднимаются ввысь белые облака. даже спускаясь вниз по лесистому склону, погружаясь в это ватное марево, среди которого чернели деревья, я чувствовал, что этот день по обыкновению своему озарен солнцем.
доверие и дружба, солнце и белые домики, едва различимые оттенки.
мгновения минутного счастья, которые уже далеко и не могут рассеять меланхолию;
теперь они значат для меня не больше, чем улыбка молодой женщины или умный взгляд понимающего друга.
холмы на фоне моря. и ласковое солнце. белые соцветия шиповника, крупные, насыщенно-лиловые цветы.
возвращение в прошлое лето, где так ясно ощутимая сладость женской дружбы,
серьезные и улыбающиеся лица молодых женщин. улыбки, шутки, планы. игра начинается вновь.
и все стараются делають вид, будто подчиняются ее правилам, с улыбкой, принимая их за истину.
ни одной фальшивой ноты. я связан с миром каждым моим движением, с людьми – всей моей благодарностью. с вершины холмов видно, как после недавних дождей под лучами солнца над землей поднимаются ввысь белые облака. даже спускаясь вниз по лесистому склону, погружаясь в это ватное марево, среди которого чернели деревья, я чувствовал, что этот день по обыкновению своему озарен солнцем.
доверие и дружба, солнце и белые домики, едва различимые оттенки.
мгновения минутного счастья, которые уже далеко и не могут рассеять меланхолию;
теперь они значат для меня не больше, чем улыбка молодой женщины или умный взгляд понимающего друга.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
миллионы глаз созерцали этот пейзаж, а для меня он словно первая улыбка мира.
он выводит меня из себя в глубинном смысле слова.
он убеждает меня, что вне моей любви все бесполезно и даже любовь моя,
если она утратила невинность и беспредметность, - бессильна.
он выводит меня из себя в глубинном смысле слова.
он убеждает меня, что вне моей любви все бесполезно и даже любовь моя,
если она утратила невинность и беспредметность, - бессильна.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
трезвое опьянение и улыбающаяся нищета – отчаянное мужество,
утраченное мною в жизни, по сути, не самое главное. все теряет смысл.
мне кажется, что перед лицом этого неба,
и исходящего от него жаркого света ни отчаяние, ни радость ничего не значат.
утраченное мною в жизни, по сути, не самое главное. все теряет смысл.
мне кажется, что перед лицом этого неба,
и исходящего от него жаркого света ни отчаяние, ни радость ничего не значат.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
утрите нос.
мне пишет Тони.
мне пишет Тони.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
ценность путешествию придает страх. потому что в какой-то момент, вдали от родной страны, родного языка (вечера в кафе, когда стараешься ощутить локоть соседа), нас охватывает смутный страх и инстинктивное желание вернуться к спасительным старым привычкам. это самая очевидная польза путешествий. в это время мы лихорадочно возбуждены, впитываем всё, как губка. ничтожнейшее событие потрясает нас до глубины души. в луче света мы прозреваем вечность. поэтому не следует говорить, что люди путешествуют для собственного удовольствия. Лондон. все любят Лондон. кроме меня. это единственный город, который не приносит мне удовольствия. я скорее склонен видеть в нем аскезу. люди путешествуют ради культуры, если понимать под культурой извлечение из-под спуда самого глубокого чувства. удовольствия отдаляют нас друг от друга, но помогает вновь обрести себя.
среда, 12 мая 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
люди пишут под диктовку неудовлетворенных желаний. из каждого своего разочарования они создают произведение искусства, ложь, сотканную из обманов, наполняющих жизнь.
мои слова явятся плодом счастливых мгновений жизни. хотя они будут немного жестокими.
мне необходимо вырывать из себя эмоции, как необходимо дышать: этого требует мое тело.
мои слова явятся плодом счастливых мгновений жизни. хотя они будут немного жестокими.
мне необходимо вырывать из себя эмоции, как необходимо дышать: этого требует мое тело.
вторник, 11 мая 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
вы пишете, что война удручает, что вы готовы умереть, но не в силах выносить вселенскую глупость, жестокую трусость и преступную наивность людей, которые все еще верят, что кровь может разрешить все встающие перед человечеством проблемы.
я понимаю вас. мне особенно понятен ваш выбор и противоречие между вашей готовностью умереть и отвращением при виде того, как умирают другие. значит, вы человек достойный.
это ставит вас в ряд тех, с кем можно, главное нужно говорить! и правда, как не впасть в отчаяние?
неоднократно судьба тех, кого любим, оказывалась под угрозой. болезнь, смерть, безумие, но оставались мы, и оставалось то, во что верили! множество раз ценности, которыми жили, оказывались на грани крушения. но никогда еще гибель не грозила одновременно и всем нашим близким, и всем нашим ценностям без исключения. никогда мы не были обречены на поголовное уничтожение.
вы говорите: "а как же быть? и что я могу?"
вы, конечно, еще не утратили веру в отдельную личность, потому что прекрасно чувствуете, сколько хорошего есть в тех, кто вас окружает, и в вас самом. но эти отдельные люди бессильны – и вы отчаиваетесь в обществе. учтите, однако, что вы уже порвали с этим обществом задолго до катастрофы, что вы и я знали, что это общество неизбежно придет к войне, что вы и я выступали против нее и, наконец, что мы чувствовали полную свою несовместимость с ним. с тех пор общество не изменилось. оно пришло к своему естественному концу. право, посмотрев на вещи беспристрастно, нынче у вас не больше поводов для отчаяния, нежели было в 1940-вых или в 1930-тых... когда людям нечего было есть.
да, в вас отчаяния ровно столько же. хотя, если подумать, у тех, кто воевал в 1914 г., было больше причин бояться, - люди хуже понимали, что происходит.
вы скажете: "какой мне прок знать, что в 1928 г. было столько же поводов для отчаяния, сколько в 1939-м?"
и будете правы. в 1928 г. отчаяние ваше не было беспросветным, так как вы родились позже, и об отчаянии этом услышали из книжек и телевизора, сами же его никогда не испытывали.
вы предъявили войну, как самый главный повод, чтобы отчаиться. и потому отчаяние ваше не было беспросветным. сегодня вы думаете, что ничего уже не способны предотвратить. зря.
прежде всего следует спросить вас, все ли вы сделали, чтобы предотвратить войну? если да, то война могла бы показаться вам неизбежной и вы могли бы рассудить, что тут уже ничего не поделаешь. но я уверен, что вы сделали не все, что никто из нас не сделал всего, что надо. предотвратить войну было не в ваших силах? нынешняя война, где бы она не была, не есть неизбежной.
достаточно было бы вовремя пересмотреть Версальский договор. и тогда может ничего бы не было.
еще можно отказаться от этих несправедливостей, вызвавших ответные несправедливости. вы полагаете, что ваша роль отдельного человека практически сводится к нулю. но возвращаясь к моему предыдущему рассуждению, она осталась такой же, какой была в 1928, 1931 г.г.
я знаю, что вы не слишком держитесь за понятие бесполезности. так как, вряд ли одобряете отказ от военной службы по религиозно-этическим соображениям. и не потому, что у вас не хватает смелости выступить в его защиту. просто вы не видите в отказе никакой пользы.
значит, некоторую долю полезности вы уже допускаете. у всякого человека есть более или менее широкая сфера влияния. этому способствуют и его недостатки, и его достоинства. как бы там ни было, влияние существует, и его можно незамедлительно использовать. никого не подстрекайте к бунту. надо беречь чужую кровь и свободу. вы можете убедить десять, двадцать, тридцать человек, что эта война не была неизбежной и не является таковой и поныне, что существуют средства прекратить ее, которые до сих пор еще не пущены в ход, что об этом надо говорить, когда можно – писать, если потребуется – крикнуть, пусть сорвав голосовые связки, но это стоит того, уж поверьте! слабые попытки что-то исправить гараздо сильнее бездействия. десять, двадцать, тридцать, которых вы убедите, в свою очередь скажут об этом десятку других, те передадут дальше. если им помешает лень, тем хуже, начните сначала с другими людьми. вот когда вы сделаете то, что должны сделать, тогда предавайтесь отчаянию сколько угодно. поймите, что можно отчаяться в смысле жизни, но не в ее отдельных проявлениях, можно отчаяться в существовании, потому что мы не имеем над ним власти, но не в истории, где отдельный человек может все. ведь на смерть нас сегодня посылают отдельные люди. почему же отдельным людям не постараться подарить миру мир? надо только чуточку постараться, найти в себе силы начать, не замахиваясь на что-то глобальное. поймите же, в войне участвует не только энтузиазм тех, кто ее приветствует, но и отчаяние тех, кто ненавидит ее всей душой...
я понимаю вас. мне особенно понятен ваш выбор и противоречие между вашей готовностью умереть и отвращением при виде того, как умирают другие. значит, вы человек достойный.
это ставит вас в ряд тех, с кем можно, главное нужно говорить! и правда, как не впасть в отчаяние?
неоднократно судьба тех, кого любим, оказывалась под угрозой. болезнь, смерть, безумие, но оставались мы, и оставалось то, во что верили! множество раз ценности, которыми жили, оказывались на грани крушения. но никогда еще гибель не грозила одновременно и всем нашим близким, и всем нашим ценностям без исключения. никогда мы не были обречены на поголовное уничтожение.
вы говорите: "а как же быть? и что я могу?"
вы, конечно, еще не утратили веру в отдельную личность, потому что прекрасно чувствуете, сколько хорошего есть в тех, кто вас окружает, и в вас самом. но эти отдельные люди бессильны – и вы отчаиваетесь в обществе. учтите, однако, что вы уже порвали с этим обществом задолго до катастрофы, что вы и я знали, что это общество неизбежно придет к войне, что вы и я выступали против нее и, наконец, что мы чувствовали полную свою несовместимость с ним. с тех пор общество не изменилось. оно пришло к своему естественному концу. право, посмотрев на вещи беспристрастно, нынче у вас не больше поводов для отчаяния, нежели было в 1940-вых или в 1930-тых... когда людям нечего было есть.
да, в вас отчаяния ровно столько же. хотя, если подумать, у тех, кто воевал в 1914 г., было больше причин бояться, - люди хуже понимали, что происходит.
вы скажете: "какой мне прок знать, что в 1928 г. было столько же поводов для отчаяния, сколько в 1939-м?"
и будете правы. в 1928 г. отчаяние ваше не было беспросветным, так как вы родились позже, и об отчаянии этом услышали из книжек и телевизора, сами же его никогда не испытывали.
вы предъявили войну, как самый главный повод, чтобы отчаиться. и потому отчаяние ваше не было беспросветным. сегодня вы думаете, что ничего уже не способны предотвратить. зря.
прежде всего следует спросить вас, все ли вы сделали, чтобы предотвратить войну? если да, то война могла бы показаться вам неизбежной и вы могли бы рассудить, что тут уже ничего не поделаешь. но я уверен, что вы сделали не все, что никто из нас не сделал всего, что надо. предотвратить войну было не в ваших силах? нынешняя война, где бы она не была, не есть неизбежной.
достаточно было бы вовремя пересмотреть Версальский договор. и тогда может ничего бы не было.
еще можно отказаться от этих несправедливостей, вызвавших ответные несправедливости. вы полагаете, что ваша роль отдельного человека практически сводится к нулю. но возвращаясь к моему предыдущему рассуждению, она осталась такой же, какой была в 1928, 1931 г.г.
я знаю, что вы не слишком держитесь за понятие бесполезности. так как, вряд ли одобряете отказ от военной службы по религиозно-этическим соображениям. и не потому, что у вас не хватает смелости выступить в его защиту. просто вы не видите в отказе никакой пользы.
значит, некоторую долю полезности вы уже допускаете. у всякого человека есть более или менее широкая сфера влияния. этому способствуют и его недостатки, и его достоинства. как бы там ни было, влияние существует, и его можно незамедлительно использовать. никого не подстрекайте к бунту. надо беречь чужую кровь и свободу. вы можете убедить десять, двадцать, тридцать человек, что эта война не была неизбежной и не является таковой и поныне, что существуют средства прекратить ее, которые до сих пор еще не пущены в ход, что об этом надо говорить, когда можно – писать, если потребуется – крикнуть, пусть сорвав голосовые связки, но это стоит того, уж поверьте! слабые попытки что-то исправить гараздо сильнее бездействия. десять, двадцать, тридцать, которых вы убедите, в свою очередь скажут об этом десятку других, те передадут дальше. если им помешает лень, тем хуже, начните сначала с другими людьми. вот когда вы сделаете то, что должны сделать, тогда предавайтесь отчаянию сколько угодно. поймите, что можно отчаяться в смысле жизни, но не в ее отдельных проявлениях, можно отчаяться в существовании, потому что мы не имеем над ним власти, но не в истории, где отдельный человек может все. ведь на смерть нас сегодня посылают отдельные люди. почему же отдельным людям не постараться подарить миру мир? надо только чуточку постараться, найти в себе силы начать, не замахиваясь на что-то глобальное. поймите же, в войне участвует не только энтузиазм тех, кто ее приветствует, но и отчаяние тех, кто ненавидит ее всей душой...
а.с. посвящается.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
Konica, Ilford HP5 400
понедельник, 10 мая 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
пленка.
Leica. Elmarit-R. Delta.
четверг, 06 мая 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
когда день клонится к закату, над городом воздух будто расступается в разные стороны... звуки поднимаются и исчезают в вышине, как воздушные шары. птицы в изнеможение прячатся по углам. в соломянном кресле-качалке, за кипой пожелтевших бумаг сидит потускневшая, опрометчиво роняя на пол старую, нотную грамоту.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
знаете, я больше люблю ангажированных людей, нежели ангажированную литературу...
храбрость в жизни, талант в книгах – это уже немало.
заслуга писателя в том, что он действует по велению сердца.
если же им движет долг, в чем заслуга тогда? скажите...
храбрость в жизни, талант в книгах – это уже немало.
заслуга писателя в том, что он действует по велению сердца.
если же им движет долг, в чем заслуга тогда? скажите...
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
то, что жизнь сильнее нас, – истина. только вот... она-то и лежит в основе всех подлостей.
можно биться в конвульсиях, защищая родную страну, можно убеждать всех, что кроме нее - важнее дел нет. в конечном итоге окружающие станут одобрительно кивать головой, называя преданным стране патриотом... смею заметить, стоит открыть рот, и сказать, что "борьба, по сути своей не приведет никчему хорошему"...
тут же хором обозвут имморалистом. человеком отрешенным. живущим вне общественной деятельности.
можно биться в конвульсиях, защищая родную страну, можно убеждать всех, что кроме нее - важнее дел нет. в конечном итоге окружающие станут одобрительно кивать головой, называя преданным стране патриотом... смею заметить, стоит открыть рот, и сказать, что "борьба, по сути своей не приведет никчему хорошему"...
тут же хором обозвут имморалистом. человеком отрешенным. живущим вне общественной деятельности.
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...
первые жаркие дни.
в краю, где зима уничтожила запахи, как холод отбивает обоняние,
первое благоухание полевых трав воспринимается, как что-то особенное, невероятное.
в краю, где зима уничтожила запахи, как холод отбивает обоняние,
первое благоухание полевых трав воспринимается, как что-то особенное, невероятное.
среда, 05 мая 2010
эй, парни, да у этого таракана люди в голове...